«Танцоры и те, кто создают танец, постоянно задаются вопросом о границе этой формы. И это всегда повод для волнения». Так начинается статья Джудит Макрель, опубликованная 27 ноября 2013 на сайте британской газеты The Guardian под заголовком «Choreography is dead. Long live dance» . Это интересный обзор того, что понимается сегодня под современным танцем. И мы предлагаем вам перевод этой статьи.
Тино Сигал. Фотограф: Джонни Грин
Почти полвека назад американская хореограф Ивонн Райнер (Yvonne Rainer) объявила о смерти традиционных ценностей танца в знаменитом своей радикальностью «НЕТ» манифесте 1965 года. Первые слова манифеста, «Нет зрелищности. Нет виртуозности. Нет перевоплощению, магии и иллюзиям. Нет гламуру и превосходству образа звезды», говорили за целое поколение хореографов, подвергавших сомнению ограничения, накладываемые на то, какое движение и какое исполнение могло называться танцем.
Спустя годы этот принцип подвергать сомнению привел к целой волне экспериментов, от минималистичных работ, основанных на обыденных движениях, до мультимедийных работ танцтеатра, задействующих в эклектичном скоплении танец, жесты, текст и реквизит.
Ивонн Райнер, Хореографируя Тебя. Фотограф: Лоуренс Бернс
В конце концов танцевальный мейнстрим абсорбировал манифест Райнер, но воинственная суть ее заявлений не канула в лету. Например, на недавнем симпозиуме, организованном журналом Bellyflop, Антье Хильдебранд (Antje Hildebrand) выступила с провокационной работой под названием «Конец хореографии», в которой, в частности, размышляла над тем, во что может превратиться хореография, если исключить из нее сразу и идею танца, и даже идею перформанса.
Хильдебранд утверждает, если хореография определяется как структурированная деятельность, то хореографией может быть что угодно, от скопления птиц до подготовки политического протеста и форм социального общения. А если инструментами хореографа считать пространство, ритм, время и взаимодействие посредством движения, то такие инструменты могут с тем же успехом быть инструментами огромного количества других креативных практик.
Безусловно, все большее количество художников (в широком смысле слова), которых раньше назвали бы хореографами, работают в обозначенных Хильдебранд областях. Тино Сигал (Tino Sehgal) представил одну из своих первых публичных работ в рамках Resolution, сезона нового танца в The Place. Однако известен он стал благодаря своей работе «These Associations» (Эти ассоциации), посвященной динамике группы и сделанной специально для Турбинного зала музея Tate Modern (Лондон, Великобритания). В этой работе перформеры взаимодействовали с публикой конструируя разные ситуации, рассказывая им истории, задавая вопросы, провоцируя их, и тем самым едва ощутимо изменяли толпу своими действиями, создавая новую хореографию.
Уильям Форсайт, Белый прыгучий замок. Фотограф: Тимур Эмэк
Еще в 1997 году Уильям Форсайт в рамках своего «White Bouncy Castle» (Белый прыгучий замок) создал пространство, в котором «не было зрителей, только перформеры» — то есть валявшиеся, пружинящие, подпрыгивающие люди из публики. Французский хореограф Жэром Бэль (Jerome Bel) изучал Фуко и Барта прежде чем создать работы, являющиеся остроумными, сюрреалистическими перевертышами перформанса и участия. Сиобхан Дэвис (Siobhan Davies) перешла от чистого танца к более синтетическим практикам, включающим фильм, который она решительно описывает как хореографию. Джонатан Барроуз (Jonathan Burrows) в соавторстве с композитором Матэо Фажьон (Matteo Fargion) создает постановочные лекции, тонко и остроумно обозначающими грань между музыкой, эрудицией, танцем и буффонадой, в то время как последний проект Роузи Кэй (Rosie Kay) обращается к танцу как к инструменту антропологического исследования.
Все это живо свидетельствует о том, что эта форма искусства расширяет свои границы и дискутирует сама с собой. И мне нравится, что в то время как практики спорят о том, что называть танцем и хореографией, у меня нет ни малейшей идеи о том, куда или к чему это приведет.
Однако, с другой стороны, есть в этом споре поляризующая и даже пуританская риторика, на которую я не могу не отреагировать. И не только потому что логическое заключение Хильдебранд о смерти хореографии сделает и мою деятельность ненужной.
Именно сейчас танец популярен как никогда, или так, несмотря на иссушающий эффект урезанного финансирования, танец еще никогда не принимал столь разнообразные формы. И я опасаюсь применять к этому разнообразию любую критическую теорию, основанную на политике схизма – от многочисленных нет манифеста Райнер до апокалиптичной образности рассуждений Хильдебранд, и движения с говорящим названием НеТанец, бурно развивающимся во Франции. Если я и нахожу удовольствие в блестящих интеллектуальных фокусах Барроуза и Фажьон или щепетильной поэтике Дэвис в отношении фильмов, то это не потому что в этих талантливых людях я вижу отрицание традиционных ценностей танца. Я не воспринимаю этих хореографов, как занимающих область концептуально более высокого порядка, и закрытую для таких как Марк Моррис, Кристал Пити, Вайн МакГрегор и других, создающих форму, смысл и красоту из исключительно танцевальных па.
С позиции критика, я могу лишь сказать, что хореография не умерла и даже не собирается умирать, она всего лишь использует всю широту возможностей.
Раз уж вы здесь…
… у меня есть небольшая просьба. ROOM FOR существует уже пятый год и во многом только потому что я (Катя Ганюшина) просто делаю то, во что верю. Но иногда очень хочется знать, что это важно еще кому-то. Чтобы выразить эту важность, не всегда есть время и нужные слова, поэтому просто поддержите ROOM FOR. Даже 100 рублей, переведенные в поддержку проекта, будут для меня сигналом, что есть еще кто-то, для кого существует ROOM FOR. Спасибо!